Читать книгу "Король в моем плену  - Стелла Вайнштейн"

Рейсвальд потер переносицу и отвернулся. Сказки не получилось, реальность и на Эйде диктуется вероломным человеческим сердцем. Короли достаются аристократкам, вечной любви не существует, и балом правит ее величество выгода.

Поздно. Я уже унеслась сознанием в прошлое, в ту самую первую встречу, которая огненным шрамом осталась на сердце, затмив даже столь знаменательное событие, как моя смерть. Впрочем, все началось с нее.

ГЛАВА 11

Не принимайте яд из лечащих рук

— Что за бред, Ирина Михайловна? Аллергия на парацетамол, ибупрофен, вазобрал, сумамигрен, аллохол, ноопепт, стугерон, пенициллин, сантоперадгин, персики, шоколад, молочное, рыбу, кофе… Да тут еще пунктов двадцать. Это шутка?

Молодой врач потряс листочком в клеточку, на котором аккуратным почерком был выведен вышеозначенный список. Поправил сползшие очки и вновь с отвращением уставился на написанное.

— Это ее мамаша мочалила меня целый час, пока я все не записала, еще и проверила раз пятнадцать.

Уставшая медсестра с тоской смотрела в запотевшее окно, за которым спал город. Третий час ночи, ей еще три комнаты обежать надо, а этот все тянет с решением.

— Говоришь, ей больно? Что я могу ей дать от боли-то, а? Только на морфий нет аллергии, все остальное запрещено. Очень удобно. Интересная штука: десятая госпитализация за два года, каждый раз в другой больнице округа… Подозрительно, не находишь?

— Да они просто стукнутые на голову, особенно мамаша.

Медсестра раздраженно вздохнула: стукнутых на голову пруд пруди в любой палате. Это молодой врач на пустом месте бучу устроил. Выписал бы анальгетик, лидокаин местный, что ли, и дело с концом. Видели таких, видели и пережили — вначале возмущаются, рыпаются, потом через годик-два больница всех обтирает под копирку. Этот тоже успокоится. А пока треплет нервы, задерживает…

— Не верю в ее аллергии, ложь, наглая и беспринципная. Ненавижу таких, им в психиатрию ложиться надо, а не к нам!

Резкие шаги в коридоре, триста двенадцатая палата справа. Кровать у окна, на которой свернулась тонкокостная бледная девушка с большими глазами. Надо же, по описанию в компьютере он представлял себе эдакую прожженную мошенницу, а эта похожа скорей на мелкую полевую мышку. Даже что-то шевельнулось в душе, вызывая сомнения. И дышит быстро-быстро, сатурация около девяносто…

— Что ж вам не спится, больная?

— Вот тут колет… — едва может говорить, голос прерывается.

Показывает на ребра. Врач достает из кармана стетоскоп, прислушивается. Чисто, свиста нет, так и есть — симулянтка.

— Морфина нет, список аллергии на препараты у вас внушительный. Терпите, больная, — победно выпрямляется врач.

— Хорошо, — по щекам текут дорожки слез, — я потерплю.

Врач ежится, возвращается в тесный темный кабинет.

Через два часа заходит вновь медсестра с той же просьбой. Больной в триста двенадцатой палате у окна плохо.

— Дай ей парацетамол, пусть успокоится.

— Аллергия же.

— Нет никакой аллергии, я сказал. Вот, смотри, вычеркиваю.

Вычеркивает так вычеркивает. Медсестра пожимает плечами и идет за лекарством.

Девочка, не глядя, берет маленький пластиковый стаканчик и профессиональным жестом одним махом проглатывает таблетку.

Медсестра подносит стакан воды:

— Все, спите, третий час ночи.

Пятнадцать тихих минут, затем топот в коридоре.

— Хрипит она, — сообщает медсестра, и молодой врач срывается с места.

Поздно.

Девочка с синим лицом задыхается, свист в легких слышно и без стетоскопа. Молодой врач застывает с выражением ужаса на лице. Ему подсказывают вколоть адреналин, и только тогда он оживает, вспоминает о нужных лекарствах. Палата заполняется народом, девушке колют синие руки. Кто-то кричит о перевозе в реанимацию.

Скрип колесиков каталки, мелькание флуоресцентных ламп на потолке, тяжелое дыхание санитаров, спешащих изо всех сил.

— Начинаем массаж сердца! Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь…

— Проверка пульса десять секунд. Пульса нет, продолжать массаж сердца.

— Один, два, три, четыре…

Сильные движения плеч, худенькое тело подпрыгивает пляшущей марионеткой.

— Эпинефрин, один миллиграмм.

— На мониторе прямая линия…

— Продолжать массаж сердца!

Молодой врач бледен. Он стоит в углу палаты, прижимая кулак ко рту. Он думает не о худенькой девушке с большими глазами, а о том, скажет ли медсестра, кто дал Ветровой вместо морфина парацетамол? Успела ли записать в карту или можно все происшедшее спрятать от чужих глаз? И хоть бы никто не узнал, впереди целая жизнь, впереди карьера…

Я знаю, что он думает, потому что у меня уже не болит в боку от пневмоторакса, которого врач не услышал. Уже не задыхаюсь от лекарства, полученного из руки, предназначенной исцелять. Я уношусь из палаты к маме, которая покупает в круглосуточном супермаркете для меня булочки, потому что в больнице проблемную больную кормят постной овсянкой на воде. Целую на прощанье папу, спящих Варю и Матвея.

А потом я появляюсь в любимой белой толстовке, джинсах, удобных кроссовках и с ниткой жемчуга на шее в осеннем лесу Эйды.

Три дня и три ночи я сплю урывками на деревьях, подальше от желтоглазых ночных зверей, пью холодную до зубного скрежета воду из ручейков. Еда… Ничего не ем, живот свернулся в тугой комок, и тело объяла слабость, замешенная на упрямстве.

Я размышляю над тем, как меня занесло в дикий лес. Смутный сон о последней госпитализации отметаю как несущественный. Лидирует версия о том, что меня опоили и вывезли за город. Умирать не собираюсь, все надеюсь выйти к жилью, попросить набрать номер мамы.

Внутри все окаменело. Голова помнит, как во время массажа сердца треснуло два ребра, в том месте ноет, и эта фантомная боль заставляет трясти голову, чтобы избавиться от кошмаров. Думать не хочется, ноги несут слабеющее тело вперед. Кажется, тогда я была на волоске от того, чтобы умереть во второй раз.

И вдруг цокот копыт, как звонкий гонг избавления. Со всех сил кричу, несусь по направлению к лошадиному ржанию.

Застываю, не в силах скрыть изумление.

Под уздцы ведет белоснежного скакуна высокий кареглазый мужчина с синим беретом на голове, отороченным мехом. Смоляные кудри завязаны ленточкой. На сильном теле средневековая одежда — туника и лосины, но не китайская подделка, а до последней детали продуманный костюм. Настоящая вышивка серебром на синем бархате — поднявшийся на задние лапы лев. Кожаный ремень наискосок груди, за спиной колчан с луком и стрелами. И плащ с алой подбивкой, как последний штрих, развевается за плечами. Прекрасный принц, словно сошедший с иллюстрации к книге сказок.